Михаил Юрьевич Лермонтов – один из немногих писателей в мировой литературе, чьи проза и стихотворения одинаково совершенны. В последние годы жизни Лермонтов создает свой удивительно глубокий роман «Герой нашего времени» (1838 – 1841). Это произведение можно назвать образцом социально-психологической прозы. Через образ главного героя романа Григория Александровича Печорина автор передает мысли, чувства, искания людей 30-х годов 19 века.

Основные черты характера Печорина – «страсть к противоречиям» и раздвоенность личности. В жизни герой противоречив и непредсказуем. Кроме того, он очень эгоистичен. Часто кажется, что Печорин живет только ради того, чтобы развлечься, потешить себя. Страшно то, что поводом для его развлечений становятся окружающие героя люди. Однако Григорий Александрович не всегда ведет себя как злодей.

В.Г. Белинский говорил, что «трагическое» заключается «в столкновении естественного веления сердца» с долгом, в «проистекающей из того борьбе, победе или падении». Подтверждением его слов является одна из самых важных сцен в романе – сцена дуэли Печорина с Грушницким.

В Грушницком Григорий Александрович хочет найти что-то хорошее, хочет помочь ему разобраться в себе, стать нормальным человеком. Мы понимаем и не осуждаем Печорина, когда он перед дуэлью говорит, что хочет дать себе моральное право не щадить Грушницкого. Печорин предоставляет этому герою свободу выбора и пытается подтолкнуть его к верному решению.

Григорий Александрович решает рискнуть своей жизнью ради одного психологического эксперимента, ради пробуждения в Грушницком лучших чувств и качеств. Пропасть, на краю которой стоит новоявленный офицер, – пропасть в буквальном и переносном смысле. Грушницкий падает в нее под тяжестью собственной злобы и ненависти. Как же проходил этот психологический эксперимент?

Грушницкий вместе с драгунским капитаном задумали «проучить» Печорина за то, что тот начал ухаживать за княжной Мери. План их был довольно прост: на дуэли зарядить только пистолет Грушницкого.
Грушницкий хотел напугать Печорина и унизить его. Но только ли это? Ведь могло случиться так, что он попал бы в Печорина. Получается, что Грушницкий задумал практически убийство ни в чем не повинного человека. Законы чести для этого «офицера» оказались неписаны.

Печорин случайно узнает о заговоре, но решает не отказываться от дуэли. Лермонтов пишет, что «во взгляде Грушницкого было какое-то беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу». К сожалению, эта борьба в душе героя закончилась победой низости и подлости.

Однако Печорин не сразу решается идти на дуэль с заряженным пистолетом. Григорий Александрович не один раз должен был убедиться в том, что подлость в Грушницком неискоренима, прежде чем он решился на возмездие. Но Грушницкий не воспользовался ни одной из данных ему возможностей на примирение или покаяние.

Видя это, Печорин все же решается идти на дуэль. Там, на горе, «ему было стыдно убить человека безоружного…» Но в этот момент Грушницкий выстрелил! Пусть пуля оцарапала лишь колено, но он выстрелил! «Досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли, что этот человек…хотел убить его, как собаку, не могли не взбунтоваться в душе Печорина. Грушницкий не испытывал раскаяния, хотя если бы рана была хоть немного серьезнее, он свалился бы с утеса», - пишет Лермонтов.

Только после всего этого Печорин попросил зарядить свой пистолет. Но и перед этим он дал Грушницкому еще одну возможность извиниться. Но: «Стреляйте, - отвечал он, - я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места!» И Печорин выстрелил…

Я думаю, что жестокость Печорина вызвана оскорбленностью не только за себя. Он был поражен, что человек и перед смертью может кривляться и лгать. Печорина покоробило до глубины души то, что мелкое самолюбие в Грушницком оказывается сильнее чести и благородства.

Кто прав, а кто виноват в сцене дуэли Печорина с Грушницким, на первый взгляд, очевидно. Можно подумать, что людские пороки должны быть наказаны. Здесь, может быть, даже неважен и способ наказания. С другой стороны, каждый человек имеет право на защиту своей чести, своего достоинства. Но возникает вопрос: кто дал право Печорину судить других людей? Почему этот герой взял на себя обязанности Господа Бога решать, кому жить, а кому умереть?

В центре романа Лермонтова «Герой нашего времени» стоит проблема личности, «героя времени», который, вбирая в себя все противоречия своей эпохи, в то же время находится в глубоком конфликте с обществом и окружающими его людьми. Этот конфликт определяет образную систему произведения. Все персонажи группируются вокруг главного героя - Печорина, и, вступая с ним в разнообразные отношения, помогают выделить ту или иную черту его личности.

По своему характеру Печорин романтик байронического типа. Он, личность яркая, сильная и крайне противоречивая, выделяется на фоне всех остальных героев и сам осознает свою неординарность, презирая других людей и стремясь сделать их игрушками в своих руках. Интересно, что и в глазах, окружающих он тоже предстает в ореоле романтического героя, но отношение к нему неоднозначно.

Все это проявляется во взаимоотношениях Печорина и Грушницкого, изображенных в главе «Княжна Мери». Грушницкий - антипод Печорина. Он. личность вполне ординарная и заурядная, всеми силами старается выглядеть романтиком, человеком необычным. Как иронично замечает Печорин, «его цель - сделаться героем романа».

С точки зрения раскрытия характера «героя времени», псевдоромантизм Грушницкого подчеркивает глубину трагедии истинного романтика - Печорина. С другой стороны, развитие их взаимоотношений определяется тем, что Печорин презирает Грушницкого, смеется над его романтической позой, чем вызывает раздражение и злость молодого человека, который поначалу с восторгом смотрит на него. Все это ведет к развитию конфликта между ними, который обостряется тем, что Печорин, ухаживая за княжной Мери и добиваясь ее расположения, окончательно дискредитирует Грушницкого.

Все это приводит к их открытому столкновению, которое заканчивается дуэлью. Эта сцена очень важна как для понимания характера Печорина, так и для общей концепции романа. Она вызывает в памяти другую сцену дуэли - из романа Пушкина «Евгений Онегин». Это неудивительно: если Печорина еще Белинский назвал «Онегиным нашего времени», то и Грушницкого часто сравнивают с Ленским. Основания для этого имеются вполне достаточные.

Ленский и Грушницкий представляют собой тип романтика, берущего прежде всего внешнюю сторону романтизма - манеру поведения, восторженную речь, стиль одежды, - что сразу вызывает сомнение в его подлинности. Оба молодых человека восхищаются своим старшим товарищем (соответственно, Онегиным и Печориным), прислушиваются к его суждениям, а потом, разозлившись на него из-за ухаживания за девушкой, которая была для них предметом романтического увлечения и далее любви, вызывают на дуэль. Оба оказываются убиты на дуэли. Но, пожалуй, именно разница в этой сцене наиболее ярко выражает и различие двух этих образов и их места в каждом из романов.

Дуэль Ленского, каким бы ничтожным ни казался ее повод, серьезна и по-настоящему трагична. Ленский, увлеченный своим воображением, готов на самом деле положить жизнь за честь возлюбленной. Он смело идет до конца и погибает, отстаивая свой, пусть и не вполне правомерный, взгляд на жизнь. Он человек, безусловно, честный и благородный, и гибель его вызывает искреннее сожаление и сочувствие автора и читателей. Пушкин отмечает, что, «может быть, и то: поэта / Обыкновенный ждал удел», - то есть внешняя сторона его романтизма могла со временем исчезнуть, обнажив натуру вполне заурядную. Но в то же время автор не исключает и того, что романтизм Ленского мог быть по-настоящему серьезен и отражать подлинную неординарность его личности.

Дуэль Грушницкого - грязная игра от начала и до конца. Вместе с драгунским капитаном он еще до открытого столкновения с Печориным задумал «проучить» его, выставив перед всеми трусом. Но уже в этой сцене для читателя очевидно, что трусом является сам Грушницкий, который соглашается на подлое предложение драгунского капитана оставить пистолеты незаряженными. Печорин случайно узнает об этом заговоре и решает перехватить инициативу: теперь уже он, а не его противники, ведет партию, задумав проверить не только меру подлости и трусости Грушницкого, но и вступив в своеобразный поединок с собственной судьбой.

Вернер сообщает Печорину о том, что планы противников изменились: теперь они задумали зарядить один пистолет. И тогда Печорин решает поставить Грушниц-кого в такие условия, чтобы тому не оставалось ничего другого, как либо признать себя перед всеми подлецом, раскрыв заговор, либо стать настоящим убийцей. Ведь возможность просто удовлетворить свою месть, слегка ранив Печорина и не подвергая себя самого при этом опасности, теперь была исключена: Печорин потребовал, чтобы дуэль проводилась на краю обрыва и стреляли по очереди. При таких условиях даже легкая рана противника становилась смертельной.

Очевидно, что по сравнению с дуэлью Ленского и Онегина, ситуация здесь намного острее. Там исход дуэли в какой-то мере предрешен только тем, что Онегин, опытный в такого рода делах человек, имеет преимущество перед молодым и неопытным противником, к тому же еще находящимся в крайне нервном состоянии. И все же для Онегина гибель друга - неожиданный и страшный удар. В дальнейшем мы узнаем, что именно эта история стала для Онегина начатом коренного пересмотра своих жизненных позиций, в результате приведшего к отказу от романтического индивидуализма и открывшим путь к истинной любви.

У Лермонтова, при всей важности ее идейно-композиционной роли, сцена дуэли Печорина с Грушницким, очевидно, не может рассматриваться как центральный эпизод всего романа, хотя в данной главе она в какой-то мере таковой все же является. Но никак нельзя сказать, что эта история изменила в существенных чертах жизнь Печорина, повлияла на изменение его характера и внутреннего облика. В результате дуэли с Грушницким Печорин оказывается в отдаленной крепости, рассказ о которой открывает роман (повесть «Бэла»). Так что к тому моменту, когда происходят события в «Княжне Мери», читателю уже хорошо известно, что и там, в крепости, Печорин остался таким же, как и здесь. Дуэль для него - лишь один из аргументов в его постоянном споре с окружающими его людьми, с самим собой и своей судьбой.

Проблема судьбы в романе является важнейшей, окончательное ее решение будет представлено только в заключительной части - философской повести «Фаталист». Но вопрос о судьбе так или иначе ставится и в других его частях. В сцене дуэли Печорин тоже решает испытать свою судьбу: «Что, если его счастье перетянет? Если моя звезда, наконец, мне изменит? - думает он накануне дуэли. - И немудрено: она гак долго служила верно моим прихотям; на небесах не более постоянства, чем на земле». Как и затем в «Фаталисте», Печорин предлагает довериться фортуне: они с Грушницким бросают жребий, кому стрелять первым. И счастье улыбнулось противнику.

Но спор Печорина продолжается. У него есть еще время, чтобы все изменить -достаточно сказать, что он знает о заговоре. Именно этого ждет от него его секундант доктор Вернер. Но Печорин хочет испытать Грушницкого, в котором борются противоречивые чувства: стыд убить безоружного человека и раскаяние, боязнь признаться в подлости и одновременно страх перед смертью. Печорин, несмотря на угрожающую ему самому смертельную опасность, смотрит на бедного молодого человека с любопытством, как на подопытного кролика. Ведь он сознательно поставил «эксперимент», чтобы проверить человеческую натуру: чего в ней больше - подлости, злобы и страха или раскаяния и добрых порывов. «С минуту мне казалось, что он бросится к ногам моим»,- думает Печорин о Грушницком, которому предстоит стрелять. В какой-то момент кажется, что совесть и добрые начала могут возобладать в нем: «Не могу, - сказал он глухим голосом». Но окрик драгунского капитана-«трус!» - возвращает все на свои места: Грушницкий привык позировать и не может изменить своей привычке: он стреляет и чуть не убивает Печорина, поскольку ранит его в колено.

Дальше дело за Печориным. Если ранее он пытался разобраться в психологии поступков Грушницкого, то теперь его тонкий аналитический ум, как под микроскопом, рассматривает все мельчайшие движения собственной души. Что в ней: «и досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба»? Объяснить себе это сложное чувство герой так и не может.

Но испытание Грушницкого продолжается. Печорин еще раз предлагает ему отказаться от клеветы и попросить прощения. Зачем ему это нужно? Я думаю, не только -для «чистоты эксперимента». Чуть ранее Печорин, предоставляя возможность бросить жребий, думает о том, что «искра великодушия», которая могла бы проснуться в Грушницком, наверняка будет побеждена «самолюбием и слабостью характера». Он, знаток человеческих душ, прекрасно изучивший Грушницкого, в этом не ошибся. Но есть и еще один аргумент, касающийся его самого: «Я хотел дать себе полное право не щадить его, если бы судьба меня помиловала». И дальше он точно соблюдает эти «условия с своею совестью», заключенные здесь.

После того, как Печорин требует зарядить пистолет, он последний раз взывает к Грушницкому: «Откажись от своей клеветы, и я тебе прощу все... вспомни - мы были когда-то друзьями». Что это: искренне желание мирно кончить ссору или нечто иное? Если учитывать весьма специфическое отношение Печорина к дружбе (фактически он в нее не верит, а уж тем более о дружбе с Грушницким вообще говорить проблематично), а также его взгляды на врагов («Я люблю врагов, но не по-христиански»), то можно сделать следующий вывод. Печорин уже убедился в слабости Грушницкого, он уже выставил его полным подлецом и трусом перед всеми, и теперь борьба с ним стала для него неинтересной: слишком ничтожен оказался противник. И тогда Печорин, дергая за нужные веревочки, как кукловод, добивается того, чтобы иметь перед собой настоящего врага: «Стреляйте! - кричит Грушницкий. -...Нам на земле вдвоем нет места...» Это уже не просто слова отчаяния насмерть испуганного мальчишки. И Печорин хладнокровно убивает Грушницкого, заключая разыгранную только что сцену словами: «Finita la commedia». Комедия, но такая, в которой играют настоящие люди, а не актеры, и погибают они по-настоящему. Поистине, жестокая комедия!

А как чувствует себя ее режиссер? «У меня на сердце был камень», - отмечает Печорин. Даже природа, с которой у него, в отличие от людей, не было противоречий, и та как будто осуждает его: «Солнце казалось мне тускло, лучи его меня не грели». Не случайно всю сцену обрамляет пейзаж: прекрасное описание «голубого и свежего» утра в начале показывает то единственное, что по-настоящему дорого ге-рою-романтику: «В этот раз, больше чем когда-нибудь прежде, я любил природу». Описание места дуэли на скале и мрачной пропасти внизу также вполне соответствует духу и настроению героя. А уехав после дуэли далеко от людей и проскакав на коне по незнакомым местам до вечера, Печорин вновь обретает душевное спокойствие. Романтик остался романтиком: жизнь человека для него ничего не стоит по сравнению с могуществом и красотой природы, а своя индивидуальность всегда будет значительнее и важнее, чем все, что касается других: «Какое дело мне до радостей и бедствий человеческих!..» - эта позиция героя осталась неизменной.

Можно ли оправдать ее? Автор не скрывает двойственного отношения к своему герою, но он - сам романтик и, вероятно, для него в чем-то поведение Печорина было если не ближе, то, по крайней мере, понятнее, чем нам. Может быть, он и сам решился в свое время поставить такой «эксперимент» со своим давним приятелем Мартыновым? Но жизнь оказалась более жестокой к своему герою - пуля Мартынова пробила навылет сердце поэта. Таков трагический финал дуэли, протянувшей нить из художественного мира романа в мир реальный.

Одним из главных персонажей романа "Герой нашего времени" М.Ю.Лермонтова является Григорий Александрович Печорин. Произведение построено таким образом, чтобы наиболее полно раскрыть характер данного героя. Ведь образ Печорина собирательный, в нём автор хотел показать героя времени. Именно поэтому все эпизоды являются значимыми и по очереди раскрывают то одну, то другую грань личности героя.

Дуэль Печорина с Грушницким является очень показательным моментом характера Печорина, а также показывает насколько он отличается от того же Грушницкого и других героев. Печорин вынужден просить вызов на дуэль, вследствие того, что Грушницкий начал плести интриги и распространять недобросовестные слухи.

Перед дуэлью ГригорияАлександровича занимают важные вопросы, он задумывается о том, для чего жил. В ходе размышления он приходит к тому, что не смог угадать своего предназначения. Именно здесь раскрывается важная черта характера Печорина, это его честность перед самим собой. Сосредоточенное состояние позволяет ему увидеть красоту утра по дороге к месту дуэли. Несмотря на большой риск Печорин контролирует себя и являет образец самообладания.

Грушницкий не смог осуществить свой хитрый план и не выстрелить в Печорина. Но его самолюбие не позволяет ему признаться во всём. Он становится жертвой своего неудачного предприятия против Печорина, который ведёт себя весьма благородно. Даже зная о замысле врагов, он всё де лаёт шанс Грушницкому.

После дуэли Печорин чувствует себя подавленным, солнце, которые до этого события казалось ярким, теперь кажется ему тусклым. Дуэль заставила героя много перечувствовать и передумать, а это очень важно для развития его личности.

В данном эпизоде автор поставил героев перед лицом смерти. Противоречивый характер Печорина раскрывается здесь в полной мере, как и мелочность натуры Грушницкого. Печорин убивает его не от злости, скорее он ещё не готов переступить через общественное мнение. Эта сцена показывает героя времени таким, каким видел его автор

Сочинение на тему Дуэль Печорина и Грушницкого

При помощи описания дуэли Лермонтов хотел более точно передать характеры героев. С самого начала произведения перед читателем представляется два совершенно противоположных героя. Грушницкий больше романтик, который идет больше за модой, а не за душой. Из этого следует, что Грушницкий играет свою жизнь и свои чувства, подстраиваясь под окружение. Он наполнен ненастоящими чувствами.

Важную роль играла дуэль для Печорина. Он вполне настроен на смерть и готов умереть. Печорин решается изменить правила дуэли, выбирает опасное место, где нет ни малейшего шанса на выживание. Таким место была выбрана вершина горы.

Изначально была заметна ненависть Грушницкого к Печорину, нельзя назвать точной причины, но противник явно был мудрее и сильнее.

Грушницкий идет на дуэль зная, что проиграет и так получается, что он не может даже выстрелить. Печорин всячески пытался пойти на примирение, давал возможность противнику уйти, но тот в свою очередь продолжал играть в свою игру не понимая, что заходит слишком далеко.

Описание дуэли можно разделить на несколько частей, первая охватывает день перед дуэлью, а вторая само происшествие. Печорин всегда знал, что он делает и отдавал отчет своим действиям, поэтому он никогда не сомневался и ни жалел ни о чем. Лермонтов не открыл полностью образ Печорина, поэтому читатель не может до конца дать ответ на вопрос о том, каким же точно был герой.

Но главным является то, что автор построил произведение таким образом, что каждый читатель найдет что-то для себя. Так же сцена дуэли не дает нам четкого представления о человеке. Автор добавил много внутренних монологов, которые добавляют атмосферы в дуэль.

Главное, что можно вынести из произведения это, что автор путем передачи образа Печорина призывает человека посмотреть на себя со стороны и заглянуть в свою душу, дабы понять есть ли следы печоринских черт у самого себя.

Несколько интересных сочинений

• Анализ Божественной комедии (произведения Данте Алигьери)

  Божественная комедия - знаменитое произведение с глубокомысленным содержанием писателя Алигьери Данте. Произведение включает в себя три части, в которых открывается содержание о предназначении любви

  Автомобиль – это действительно тот вид транспорта, без которого тяжело представить современного человека. Авто – это незаменимый помощник и жизнь без него тяжела.

Роман М. Ю. Лермонтова "Герой нашего времени" - это роман о борьбе и противоречиях в характере человека, глубоком самоанализе и самосознании. Несомненно, именно эти признаки позволяют отнести произведение к психологизму. Одним из важных эпизодов, раскрывающих внутренний мир двух героев: Печорина и Грушницкого, - является сцена их дуэли. Но как именно эта сцена позволяет понять характеры героев? Каким предстает Печорин, каким Грушницкий?

Главный герой - Печорин - личность достаточно противоречивая, что и характерно для реализма, к которому относится роман М.Ю. Лермонтова. В сцене дуэли черты его характера проявляются особенно ярко.

Во-первых, Печорин обладает острым умом. Предлагая провести дуэль на площадке, откуда раненый упадет на острые скалы, он задумывается прежде всего о силе последствий дуэли. "...еще одно условие; так как мы будем драться насмерть, то мы обязаны сделать все возможное, чтоб это осталось тайною и чтоб секунданты наши не были в ответственности.". Он мгновенно понимает, что таким образом убийство будет выглядеть как гибель по-неосторожности.

Во-вторых, отсюда следует еще одна черта характера - глубокая уверенность в себе. Печорин заранее знал, что останется жив. Несмотря на заговор, о котором он знал, на непреклонность Грушницкого и трудные условия, которые он сам же и предложил, герой уверен в своей победе, уверен в том, что на скалах будет лежать Грушницкий. "я еще не осушил чаши страданий", - пишет Печорин, -"и теперь чувствую, что мне еще долго жить."

В-третьих, несмотря на маску безразличия, холодности и отрешенности, герой все еще способен чувствовать и переживать. Вызывая Грушницкого на дуэль, он не желает ему смерти, он лишь защищает честь Мери, которую Грушницкий оклеветал, намереваясь оскорбить Печорина. Перед дуэлью он взволнован, хотя снаружи выглядит довольно сдержано. "Дайте пощупать пульс!.. О-го! лихорадочный!.. но на лице ничего не заметно..." . Он также пытается отговорить Грушницого несколько раз, ведь не хочет возлагать тяжкий груз смерти бывшего приятеля на свои плечи. "вы бы могли, господа, объясниться и кончить это дело полюбовно. - Я готов" - с уверенностью говорит Печорин. "- Грушницкий! - сказал я, - еще есть время; откажись от своей клеветы, и я тебе прощу все. Тебе не удалось меня подурачить, и мое самолюбие удовлетворено; - вспомни - мы были когда-то друзьями...". И затем, когда Грушницкий все же погибает от рук Печорина, последний сильно переживает и пишет. "У меня на сердце был камень." Благодаря сцене дуэли противоречивость характера Печорина подтверждается в который раз: он холоден, но способен чувствовать, самоуверен, но умеет переживать за судьбу других. Он предстает человеком со сложным внутренним миром, сталкивающимися понятиями и нелегкой судьбой.

Грушницкий - бывший приятель и нынешний соперник противоречивого Печорина - обладает не столь сложным характером. Его действия понятны и несколько предсказуемы, он действует в соответствии с тем образом, которому придерживается уже долгое время. Грушницкий - герой-романтик, но столь мнимый, что и М.Ю. Лермонтов, автор романа, с иронией относится к романтичному настрою молодого человека. Его характер довольно прост.

Во-первых, Грушницкий не так умен, как Печорин. Он скорее идет на поводу чувств и эмоций, которые становятся особенно сильны в момент дуэли. "тусклая бледность покрывала его щеки", "Колени его дрожали". Он молчит, хотя, по-обыкновению, очень разговорчив, и чувствует непреодолимый страх.

Во-вторых, Грушницкий в силу своих молодых лет и неопытности неспособен переступить через себя, дать отпор. Он слушает лишь драгунского капитана. На все предложения Печорина прекратить дуэль, остановиться, пока не поздно, его ответ отрицателен. " Мы будем стреляться..." - отвечает он на очередное предложение бывшего приятеля. Ему слишком дороги его принципы, он считает, что Печорин хочет обесчестить его, заставить выглядеть в глазах общества трусом, а не героем, коим он старательно пытается казаться.

В-третьих, чертой его характера становится и образ "героя-романтика", который невероятно важен для него, он ни на мгновенье не оставляет его. Таким он предстает и в сцене дуэли. Его отчаянно-романтические фразы звучат и здесь: "Нам на земле вдвоем нет места..." - произносит от перед гибелью. Грушницкий не так сложен и противоречив, он предсказуем и зависим от образа романтического героя и именно таким он предстает в сцене дуэли с Печориным.

Безусловно, сцена дуэли является одной из важных сцен романа М.Ю.Лермонтова "Герой нашего времени". Она помогает раскрыть образы Печорина и Грушницкого более полно. Печорин предстает сдержанным и самоуверенным - таким, каким он показывает себя в любой ситуации. Грушницкий же предстает неизменным героем-романтиком, зависящим от чувств и эмоций, но непривычно напуганным и безмолвным. В сцене дуэли герои противопоставлены друг другу, и в этом ее особенность, которая помогает показать их внутренние миры достаточно открыто и проявить свойственные обоим черты характера.

Обновлено: 2017-10-16

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

С секундантами и без… [Убийства, которые потрясли Россию. Грибоедов, Пушкин, Лермонтов] Аринштейн Леонид Матвеевич

Сцена дуэли Печорина и Грушницкого из повести «Герой нашего времени»

…Я помню, что в продолжение ночи, предшествовавшей поединку, я не спал ни минуты. Писать я не мог долго: тайное беспокойство мною овладело. С час я ходил по комнате; потом сел и открыл роман Вальтера Скотта, лежавший у меня на столе: то были «Шотландские пуритане»; я читал сначала с усилием, потом забылся, увлеченный волшебным вымыслом… Неужели шотландскому барду на том свете не платят за каждую отрадную минуту, которую дарит его книга?..

Наконец рассвело. Нервы мои успокоились. Я посмотрелся в зеркало; тусклая бледность покрывала лицо мое, хранившее следы мучительной бессонницы; но глаза, хотя окруженные коричневою тенью, блистали гордо и неумолимо. Я остался доволен собою.

Велев седлать лошадей, я оделся и сбежал к купальне. Погружаясь в холодный кипяток нарзана, я чувствовал, как телесные и душевные силы мои возвращались. Я вышел из ванны свеж и бодр, как будто собирался на бал. После этого говорите, что душа не зависит от тела!..

Возвратясь, я нашел у себя доктора…

Мы сели верхом; Вернер уцепился за поводья обеими руками, и мы пустились, – мигом проскакали мимо крепости через слободку и въехали в ущелье, по которому вилась дорога, полузаросшая высокой травой и ежеминутно пересекаемая шумным ручьем, через который нужно было переправляться вброд, к великому отчаянию доктора, потому что лошадь его каждый раз в воде останавливалась.

Я не помню утра более голубого и свежего! Солнце едва выказалось из-за зеленых вершин, и слияние теплоты его лучей с умирающей прохладой ночи наводило на все чувства какое-то сладкое томление; в ущелье не проникал еще радостный луч молодого дня; он золотил только верхи утесов, висящих с обеих сторон над нами; густолиственные кусты, растущие в их глубоких трещинах, при малейшем дыхании ветра осыпали нас серебряным дождем. Я помню – в этот раз, больше чем когда-нибудь прежде, я любил природу. Как любопытно всматриваться в каждую росинку, трепещущую на широком листке виноградном и отражавшую миллионы радужных лучей! как жадно взор мой старался проникнуть в дымную даль! Там путь все становился у?же, утесы синее и страшнее, и, наконец, они, казалось, сходились непроницаемою стеной. Мы ехали молча.

– Написали ли вы свое завещание? – вдруг спросил Вернер.

– А если будете убиты?..

– Наследники отыщутся сами.

– Неужели у вас нет друзей, которым бы вы хотели послать свое последнее прости?..

Я покачал головой…

Мы пустились рысью.

У подошвы скалы в кустах были привязаны три лошади; мы своих привязали тут же, а сами по узкой тропинке взобрались на площадку, где ожидал нас Грушницкий с драгунским капитаном и другим своим секундантом, которого звали Иваном Игнатьевичем; фамилии его я никогда не слыхал.

– Мы давно уж вас ожидаем, – сказал драгунский капитан с иронической улыбкой.

Я вынул часы и показал ему.

Он извинился, говоря, что его часы уходят.

Несколько минут продолжалось затруднительное молчание; наконец доктор прервал его, обратясь к Грушницкому.

– Мне кажется, – сказал он, – что, показав оба готовность драться и заплатив этим долг условиям чести, вы бы могли, господа, объясниться и кончить это дело полюбовно.

– Я готов, – сказал я.

Капитан мигнул Грушницкому, и этот, думая, что я трушу, принял гордый вид, хотя до сей минуты тусклая бледность покрывала его щеки. С тех пор как мы приехали, он в первый раз поднял на меня глаза; но во взгляде его было какое-то беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу.

– Объясните ваши условия, – сказал он, – и все, что я могу для вас сделать, то будьте уверены…

– Вот мои условия: вы нынче же публично откажетесь от своей клеветы и будете просить у меня извинения…

– Милостивый государь, я удивляюсь, как вы смеете мне предлагать такие вещи?..

– Что ж я вам мог предложить, кроме этого?..

– Мы будем стреляться…

Я пожал плечами.

– Пожалуй; только подумайте, что один из нас непременно будет убит.

– Я желаю, чтобы это были вы…

– А я так уверен в противном…

Он смутился, покраснел, потом принужденно захохотал.

Капитан взял его под руку и отвел в сторону; они долго шептались. Я приехал в довольно миролюбивом расположении духа, но все это начинало меня бесить.

Ко мне подошел доктор.

– Послушайте, – сказал он с явным беспокойством, – вы, верно, забыли про их заговор?.. Я не умею зарядить пистолета, но в этом случае… Вы странный человек! Скажите им, что вы знаете их намерение, и они не посмеют… Что за охота! подстрелят вас как птицу…

– Пожалуйста, не беспокойтесь, доктор, и погодите… Я все так устрою, что на их стороне не будет никакой выгоды. Дайте им пошептаться…

– Господа, это становится скучно! – сказал я им громко, – драться так драться; вы имели время вчера наговориться…

– Мы готовы, – отвечал капитан. – Становитесь, господа!.. Доктор, извольте отмерить шесть шагов…

– Становитесь! – повторил Иван Игнатьич пискливым голосом.

– Позвольте! – сказал я, – еще одно условие; так как мы будем драться насмерть, то мы обязаны сделать все возможное, чтоб это осталось тайною и чтоб секунданты наши не были в ответственности. Согласны ли вы?..

– Совершенно согласны.

– Итак, вот что я придумал. Видите ли на вершине этой отвесной скалы, направо, узенькую площадку? оттуда до низу будет сажен тридцать, если не больше; внизу острые камни. Каждый из нас станет на самом краю площадки; таким образом, даже легкая рана будет смертельна: это должно быть согласно с вашим желанием, потому что вы сами назначили шесть шагов. Тот, кто будет ранен, полетит непременно вниз и разобьется вдребезги; пулю доктор вынет. И тогда можно будет очень легко объяснить эту скоропостижную смерть неудачным прыжком. Мы бросим жребий, кому первому стрелять. Объявляю вам в заключение, что иначе я не буду драться.

– Пожалуй! – сказал драгунский капитан, посмотрев выразительно на Грушницкого, который кивнул головой в знак согласия. Лицо его ежеминутно менялось. Я его поставил в затруднительное положение. Стреляясь при обыкновенных условиях, он мог целить мне в ногу, легко меня ранить и удовлетворить таким образом свою месть, не отягощая слишком своей совести; но теперь он должен был выстрелить на воздух, или сделаться убийцей, или, наконец, оставить свой подлый замысел и подвергнуться одинаковой со мною опасности. В эту минуту я не желал бы быть на его месте. Он отвел капитана в сторону и стал говорить ему что-то с большим жаром; я видел, как посиневшие губы его дрожали; но капитан от него отвернулся с презрительной улыбкой. «Ты дурак! – сказал он Грушницкому довольно громко, – ничего не понимаешь! Отправимтесь же, господа!»

Узкая тропинка вела между кустами на крутизну; обломки скал составляли шаткие ступени этой природной лестницы; цепляясь за кусты, мы стали карабкаться. Грушницкий шел впереди, за ним его секунданты, а потом мы с доктором.

– Я вам удивляюсь, – сказал доктор, пожав мне крепко руку. – Дайте пощупать пульс!.. О-го! Лихорадочный!.. но на лице ничего не заметно… только глаза у вас блестят ярче обыкновенного.

Вдруг мелкие камни с шумом покатились нам под ноги. Что это? Грушницкий споткнулся, ветка, за которую он уцепился, изломилась, и он скатился бы вниз на спине, если б его секунданты не поддержали.

– Берегитесь! – закричал я ему, – не падайте заранее; это дурная примета. Вспомните Юлия Цезаря!

Вот мы взобрались на вершину выдавшейся скалы: площадка была покрыта мелким песком, будто нарочно для поединка. Кругом, теряясь в золотом тумане утра, теснились вершины гор, как бесчисленное стадо, и Эльбрус на юге вставал белою громадой, замыкая цепь льдистых вершин, между которых уж бродили волокнистые облака, набежавшие с востока. Я подошел к краю площадки и посмотрел вниз, голова чуть-чуть у меня не закружилась, там внизу казалось темно и холодно, как в гробе; мшистые зубцы скал, сброшенных грозою и временем, ожидали своей добычи.

Площадка, на которой мы должны были драться, изображала почти правильный треугольник. От выдавшегося угла отмерили шесть шагов и решили, что тот, кому придется первому встретить неприятельский огонь, станет на самом углу, спиною к пропасти; если он не будет убит, то противники поменяются местами.

– Бросьте жребий, доктор! – сказал капитан.

Доктор вынул из кармана серебряную монету и поднял ее кверху.

– Решетка! – закричал Грушницкий поспешно, как человек, которого вдруг разбудил дружеский толчок.

– Орел! – сказал я.

Монета взвилась и упала звеня; все бросились к ней.

– Вы счастливы, – сказал я Грушницкому, – вам стрелять первому! Но помните, что если вы меня не убьете, то я не промахнусь – даю вам честное слово.

Он покраснел; ему было стыдно убить человека безоружного; я глядел на него пристально; с минуту мне казалось, что он бросится к ногам моим, умоляя о прощении; но как признаться в таком подлом умысле?.. Ему оставалось одно средство – выстрелить на воздух; я был уверен, что он выстрелит на воздух! Одно могло этому помешать: мысль, что я потребую вторичного поединка.

– Пора! – шепнул мне доктор, дергая за рукав, – если вы теперь не скажете, что мы знаем их намерения, то все пропало. Посмотрите, он уж заряжает… если вы ничего не скажете, то я сам…

– Ни за что на свете, доктор! – отвечал я, удерживая его за руку, – вы все испортите; вы мне дали слово не мешать… Какое вам дело? Может быть, я хочу быть убит…

Он посмотрел на меня с удивлением.

– О, это другое!.. только на меня на том свете не жалуйтесь…

Капитан между тем зарядил свои пистолеты, подал один Грушницкому, с улыбкою шепнув ему что-то; другой мне.

Я стал на углу площадки, крепко упершись левой ногою в камень и наклоняясь немного наперед, чтобы в случае легкой раны не опрокинуться назад.

Грушницкий стал против меня и по данному знаку начал поднимать пистолет. Колени его дрожали. Он целил мне прямо в лоб…

Неизъяснимое бешенство закипело в груди моей.

Вдруг он опустил дуло пистолета и, побледнев как полотно, повернулся к своему секунданту.

– Трус! – отвечал капитан.

Выстрел раздался. Пуля оцарапала мне колено. Я невольно сделал несколько шагов вперед, чтоб поскорей удалиться от края.

– Ну, брат Грушницкий, жаль, что промахнулся! – сказал капитан, – теперь твоя очередь, становись! Обними меня прежде: мы уж не увидимся! – Они обнялись; капитан едва мог удержаться от смеха. – Не бойся, – прибавил он, хитро взглянув на Грушницкого, – все вздор на свете!.. Натура – дура, судьба – индейка, а жизнь – копейка!

После этой трагической фразы, сказанной с приличною важностью, он отошел на свое место; Иван Игнатьич со слезами обнял также Грушницкого, и вот он остался один против меня. Я до сих пор стараюсь объяснить себе, какого роду чувство кипело тогда в груди моей: то было и досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли, что этот человек, теперь с такою уверенностью, с такой спокойной дерзостью на меня глядящий, две минуты тому назад, не подвергая себя никакой опасности, хотел меня убить как собаку, ибо раненный в ногу немного сильнее, я бы непременно свалился с утеса.

Я несколько минут смотрел ему пристально в лицо, стараясь заметить хоть легкий след раскаяния. Но мне показалось, что он удерживал улыбку.

– Я вам советую перед смертью помолиться Богу, – сказал я ему тогда.

– Не заботьтесь о моей душе больше чем о своей собственной. Об одном вас прошу: стреляйте скорее.

– И вы не отказываетесь от своей клеветы? не просите у меня прощения?.. Подумайте хорошенько: не говорит ли вам чего-нибудь совесть?

– Господин Печорин! – закричал драгунский капитан, – вы здесь не для того, чтоб исповедовать, позвольте вам заметить… Кончимте скорее; неравно кто-нибудь проедет по ущелью – и нас увидят.

– Хорошо, доктор, подойдите ко мне.

Доктор подошел. Бедный доктор! он был бледнее, чем Грушницкий десять минут тому назад. Следующие слова я произнес нарочно с расстановкой, громко и внятно, как произносят смертный приговор:

– Доктор, эти господа, вероятно, второпях, забыли положить пулю в мой пистолет: прошу вас зарядить его снова, – и хорошенько!

– Не может быть! – кричал капитан, – не может быть! я зарядил оба пистолета; разве что из вашего пуля выкатилась… это не моя вина! – А вы не имеете права перезаряжать… никакого права… это совершенно против правил; я не позволю…

– Хорошо! – сказал я капитану, – если так, то мы будем с вами стреляться на тех же условиях…

Он замялся.

Грушницкий стоял, опустив голову на грудь, смущенный и мрачный.

– Оставь их! – сказал он наконец капитану, который хотел вырвать пистолет мой из рук доктора… – Ведь ты сам знаешь, что они правы.

Напрасно капитан делал ему разные знаки, – Грушницкий не хотел и смотреть.

Между тем доктор зарядил пистолет и подал мне. Увидев это, капитан плюнул и топнул ногой.

– Дурак же ты, братец, – сказал он, – пошлый дурак!.. Уж положился на меня, так слушайся во всем… Поделом же тебе! околевай себе, как муха… – Он отвернулся и, отходя, пробормотал: – А все-таки это совершенно против правил.

– Грушницкий! – сказал я, – еще есть время; откажись от своей клеветы, и я тебе прощу все. Тебе не удалось меня подурачить, и мое самолюбие удовлетворено; – вспомни – мы были когда-то друзьями…

Лицо у него вспыхнуло, глаза засверкали.

– Стреляйте! – отвечал он, – я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места…

Я выстрелил…

Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только прах легким столбом еще вился на краю обрыва…